Рецензия на книгу А. Шевцова "Прикладная культурно-историческая психология"

Иваново: Издательское товарищество «Роща академии». 2012. 264 с.

 

Рассказ об этой книге следовало бы начать с личности ее автора.  Создатель уникального в своем роде музея-заповедника народного быта близ Иваново, неутомимый собиратель предметов крестьянской культуры центральной России, возродивший многие старинные ремесла и промыслы своего родного края, этнограф, археолог, фольклорист и писатель, регулярно организующий представительные научные конференции и учебные семинары, автор двух десятков научных монографий и множества учебных компакт-дисков этот житель Суздальской земли и ее преданный служитель  является, насколько мне известно, единственным здравствующим восприемником традиций офеней и мазыков – наследников  особой субкультуры скоморохов древней Руси, которые, оказывается, были не просто музыкантами и актерами, но и знатоками душевной жизни человека, целителями, ведунами и даже мастерами рукопашного боя. Вот уже три десятка лет А.А.Шевцов, опираясь на представления мазыков о природе человека, но обращаясь к современному человеку, разрабатывает новые методы духовного совершенствования. Его новая книга подводит итог этим исследованиям и одновременно поднимает тему практического значения психологии мазыков.

Обратим внимание на культурное своеобразие мазыкской традиции. Она существовала в гуще народного быта и фольклора Суздальской земли, но оставалась практически неизвестной и даже незаметной в местном обществе, не говоря уже о столичных городах. У мазыков и офеней был свой жаргон, непонятный для непосвященных (он, кстати, дал жизнь слишком хорошо известной ныне блатной «фене»), свои представления о мире и месте человека в нем и, главное, особые методы и пути духовной работы над собой, которые делали мазыков почти «чародеями» (выражение автора) в глазах посторонних. Следовательно, традицию мазыков следует отличать от стихии фольклора и того, что принято называть «народной культурой» (popular culture) в западной литературе. Речь идет, скорее, о школе духовной практики, отличающейся от культуры официальной элиты общества  (дворянской или интеллигентской в условиях дореволюционной России), но в своем роде столь же элитарной. Интересно, что во многих отношениях субкультура мазыков и офеней разительно напоминает традицию, давшую жизнь боевым искусствам в Китае. В обоих случаях эта традиция имела свой язык и свое мировоззрение, непонятные непосвященным, а ее носителями были, главным образом, странствующие торговцы и целители  (в Китае их называли «людьми рек и озер») – фигуры маргинальные для традиционного общества, но проникавшие во все его слои. Так что за общим понятием «народной культуры» скрываются очень неоднородные культурные явления: остатки архаических представлений, «популярная культура», сложившаяся под сильным влиянием городского уклада, и, наконец, замкнутые духовные традиции как чисто религиозных сект, так и более аморфных школ духовного совершенствования в широком смысле слова.

Пафос глубинной самобытности мазыкского наследия подспудно определяет и пафос книг А.А.Шевцова, и их композицию. Эти книги полемичны: они всегда начинаются с резкой критики академической, материалистической по своим мировоззренческим посылкам, науки. Больше всего достается психологии. С бесподобным упорством и тщанием Шевцов показывает, что с тех пор, как психологи стали искать разгадку проблемы сознания в рефлексии и физиологии, их наука превратилась в смесь банальных наблюдений и кабинетных домыслов, не имеющую к тому же никакой практической пользы. Причина убожества современной «научной психологии» – в ее нежелании признать существование души и, соответственно, божественной реальности. Именно душа, согласно А.Шевцову, есть подлинный предмет психологии и прикладной психологической работы. Этот переворот влечет за собой полную смену культурных и ценностных ориентиров. Противостояние сознания и тела, духа и материи должно быть преодолено. Тело, подчеркивает А.Шевцов, есть одухотворенная реальность, а сознание, согласно народным представлениям, – «тонкая вещественная среда». Душа и есть воплощение единства духа и тела, сознания и вещества. Она есть сама тайна жизни (ср. определение «плоти мира» как «тайника жизни» в феноменологии М.Мерло-Понти), но эта тайна может быть опознана по ее косвенным проявлениям, ее отчужденным следам.  

Вот некоторые понятия мазыкской науки о теле и духовной жизни, которые в наиболее систематическом виде изложены Шевцовым в его книгах «Учебник самопознания» и «Кресение» (речь идет об очищении сознания посредством «живого огня», или Креса; это древнее слово составило корень христианского понятия воскресения):

Иста: первообраз человека, то, что в нем есть, исконное знание души о себе.

Тель: плотный субстрат тела.

Лухта: жидкая субстанция тела.

Мостоши, вихтора, плаха, раменье: различные аспекты строения человеческого тела.

Собь: наиболее внешняя оболочка души, жизненное пространство индивида.

Пара, перо: тонкая вещественная оболочка души

Призрак: видимый образ души.

Волохи: органы, прикрепляющие душу к телу.

Режа: космическая субстанция Живы, которую «пьют» («бусают» на мазыкском наречии). Режа циркулирует по особым энергетическим каналам тела, и ее накопление позволяет открыть в себе Родник и родиться еще раз. Очень похоже на китайское понятие ци.

Скума: знание своего предназначения в мире, высшая мудрость (ср. «кумекать»).

Способы очищения включали в себя «гудение души» (способ слушать себя), «душевную беседу» и исповедь, предполагавшие «выжигание западков» (т.е. устранение внутренних конфликтов) и достижение состояния «самоката», т.е. спонтанности речи и сознания, и «лада» с миром и самим собой. «Мы рождены, чтобы жить в ладу. И теряем его по мере обретения культуры и истории», заключает автор (с.248). И снова до странности созвучное китайскому даосизму суждение.

Это лишь малая часть психологического лексикона мазыков. Но и она позволяет увидеть необычайную тонкость мазыкской терминологии, что позволяет разрабатывать весьма точные и эффективные методы психотерапевтической практики, которую Шевцов предпочитает называть «отладкой души».

Не буду говорить о технических тонкостях душевной «отладки», читатель сам сможет ознакомиться с ними из книги. Не буду говорить и о спорных, местами неудачных формулировках автора.  Отмечу только один принципиальный момент. Автор исходит из классической западной теории образов сознания как «отпечатков» внешней реальности. Эта концепция по-прежнему оставляет лазейку для той самой материалистической псевдонауки душевной жизни, которую автор так убедительно критикует. Восточные «психотехники» предлагают иной путь: путь сохранения первозданной жизненной цельности, предшествующей оппозиции субъекта и объекта. Речь в таком случае идет не о воспоминании, а о творческом преображении. В западной литературе этому подходу близка теория появления макрообразов сознания из хаоса микровосприятий. Но это тема для будущих дискуссий. Пока же можно с уверенностью сказать, что в психологии появилась самобытная и очень практичная теория духовного совершенствования способная произвести настоящий переворот в науке о душе.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .